- Я не помню себя в детстве, что теперь делать?
- А что, если мой клиент не может вспомнить?
- Мне невыносимо вспоминать этот эпизод жизни, память будто не впускает меня туда.
- Обсуждала с родителями. Они говорят, что все было иначе. Вдруг они правы и мои воспоминания — ложные?
Мы верим, что память — гораздо устойчивее прикроватной тумбочки. Предметы, лица, события появляются и исчезают. Но человечество привыкло к тому, что все пережитые моменты будут записаны в его воспоминаниях, словно видео в смартфоне.
Долговременная память бывает процедурной и декларативной. Благодаря процедурной мы, не задумываясь, пишем, плаваем, катаемся на велосипеде и управляем автомобилем. (Если однажды этому научились.) Декларативная память играет в «Что? Где? Когда?» и разделена на две части: скучную + ту, из которой мы и состоим. Под скучной я подразумеваю семантическую память, которая хорошо ладит разве что с трехлетними почемучками. Она знает закон гравитации, температуру кипения воды и отчего листва летом зеленая.
Как психотерапевта меня интересует последний тип памяти — эпизодический. В ее подвале свалена информация обо всем пережитом в жизни. Откуда на подбородке появился шрам, первый секс — и все остальные захватывающие, стыдные, ужасные и волшебные страницы личного фотоальбома. Другими словами, эпизодическая память дает нам знание о самих себе. Вы скажете: «Да ладно, уже давно известно, что «вспомнить» может мало чем отличаться от «придумать». Память динамична, она легко искажается под действием новых впечатлений и опыта. Даже просто размышляя о прошедшем, мы изменяем нашу память о нем».
Верно. Знаете что? Мне не столь важно, ЧТО именно помнит мой клиент. Иногда я даже не могу повторить детали его истории, если специально не пометила себе. Но я точно знаю КАК человек рассказывал о себе. И знаю, КАКОВО мне было его слушать, смотреть на него.
Объективная реальность — не предмет терапии, мне как помогающему практику это не интересно. Я не проверяю подлинность событий, не прошу интервьюировать родственников (если только последнее не часть терапевтической стратегии). Не важно какое количество воспоминаний приносит клиент. В каком-то смысле они все — когнитивные искажения. Человек проецирует свой текущий образ мыслей в прошлое и будущее. Вдобавок к этому он по-разному хранит воспоминания в зависимости от ситуации получения опыта. Фиксированные способы поведения — вот, на что я обращаю внимание.
— Что ты сейчас чувствуешь?
— На что это похоже в твоей жизни?
— Ты не дышишь, твои плечи скукожились и ты избегаешь смотреть на меня.
— Когда еще ты встречался с этими переживаниями?
Клиенту не обязательно достоверно помнить события жизни для того чтобы составить свое впечатление о ней. Я буду работать ровно с тем опытом, который доступен человеку. Мимика, поза, дыхание, чувства клиента — вот, что мне невероятно интересно! А еще я чертовски внимательна к моим собственным эмоциям и переживаниям. Ими я откликаюсь на его опыт, который сообщается мне вербально и невербально. На все, что я делаю — человек реагирует, общается со мной своей болью. Так он сообщает мне свои воспоминания, свою детскую правду. Ведь клиент будет делать со мной то, что делали с ним. Ровно то, что помнит его тело. То, что случалось в его детстве.
— Как ты думаешь, какое у тебя было детство?
— Какие у тебя поднимаются чувства, когда ты представляешь свое детство?
— Представь, что ты видишь свою маму: что происходит с твоим телом?
— Как твоя мама смотрит на тебя, какими глазами? Она стоит близко или далеко? Что она хочет сделать по отношению к тебе?
Реальные воспоминания или их отсутствие не мешают специалисту подсвечивать травмы клиента и помогать их реорганизовывать. Суть не в том, что именно помнит человек, а что он делает со своим «помню-не помню».